Флэнн О`Брайен - А где же третий? (Третий полицейский)
МакПатрульскин снова поколдовал над ручками и кнопками управления, и поток «неопределимого» прекратился. Сержант вежливо спросил меня, что еще я хотел бы посмотреть.
– А что еще можно посмотреть?
– Да что угодно.
– То есть, все, что я захочу, мне покажут?
– Конечно, а как же иначе.
Легкость, с которой сержант добыл из стены велосипед – причем такой велосипед, который стоил больших денег, – направила мои мысли по определенному руслу. От всего того, что я увидел, от всей этой абсурдности и невозможности мои нервозность и напуганность в значительной мере ослабли и во мне вдруг пробудился интерес к реализации потенциальных коммерческих возможностей вечности.
– Значит, так, – проговорил я медленно, – я бы хотел увидеть вот что: чтобы вы открыли какую-нибудь дверцу и вытащили оттуда брусок чистого золота весом в... в... полтонны!
Сержант добродушно усмехнулся и пожал плечами.
– Но это невозможно, это совершенно нерезонное, неразумное, неумеренное требование, – спокойно сказал он и тут же добавил, позаимствовав слова из юридического лексикона. – Это сутяжническое вымогательство, выходящее за пределы законных притязаний.
Я испытал острое и горькое разочарование и огорчение.
– Но вы же сами сказали – все что угодно! – вскричал я.
– Да, дружище, – подтвердил сержант. – Однако в рамках разумного, ведь всему есть предел и граница.
– Но это очень досадно, – пробормотал я.
– Делу можно помочь, – нерешительно вмешался МакПатрульскин. – Если не будет возражений в отношении оказания помощи сержанту в деле вынимания этого бруска, то...
– Что? – возбужденно воскликнул я. – Это единственное затруднение?
– Конечно. Полтонны! Я вам не ломовая лошадь! – сказал сержант с непритворным достоинством. – Однако, если мы все вместе...
– Да, да, все вместе мы поднимем! – в радостном возбуждении чуть ли не завопил я.
Тут же были нажаты какие-то кнопки, поверчены какие-то ручки, раскрылась дверца – и в стенной нише перед нами предстал брусок золота в очень хорошо сделанном деревянном ящике. Этот ящик с золотом был вытащен с большим напряжением всех сил и поставлен на пол.
– Золото – вещь самая заурядная, и ничего в нем интересного нет, смотри не смотри, все равно ничего примечательного не высмотришь, – степенно заявил сержант. – Вы лучше попросите МакПатрульскина показать вам что-либо такое особо доверительно-конфиденциальное, нечто стоящее над обычной исключительностью. Нечто такое, что требует для рассмотрения увеличительное стекло, без него смотришь – одно, глядишь в стекло – нечто совсем другое.
Мой взгляд переместился с лица Отвагсона, с губ которого текли объяснения, на здоровенный брусок золота, о котором я не забывал ни на мгновение.
– Ну хорошо, я хотел бы увидеть, – произнес я медленно и осторожно, – я хотел бы вот сейчас увидеть... пятьдесят кубиков чистого золота, каждый весом в полкилограмма.
Подобострастной походочкой, как вышколенный официант, МакПатрульскин, послушно направился к стене, потыкал в кнопки и повертел ручки, открыл дверцу и вытащил из открывшейся ниши все, что я хотел видеть, а потом, не говоря ни слова, аккуратно выстроил на полу из золотых кубиков какое-то сооружение. Сержант тем временем незаметно отошел в сторонку, стал всматриваться в какие-то циферблаты и счетчики и снимать показания. А мозги мои работали быстро и холодно-расчетливо: я заказал бутылку виски, драгоценные камни общей стоимостью в двести тысяч фунтов стерлингов, бананы, очень дорогую авторучку, писчую бумагу и, наконец, костюм из сержа с голубой подкладкой. Когда все это было аккуратно выложено передо мною на полу, я вспомнил о некоторых своих упущениях и заказал высококачественное нижнее белье, ботинки, ценные бумаги, бумажные деньги и коробок спичек. Выполняя мои заказы, МакПатрульскин обливался потом – ведь ему постоянно приходилось открывать тяжелые дверцы. Он пожаловался на духоту и выпил имбирного пива. Сержант медленно вертел какое-то пощелкивающее колесико.
– Ну, теперь, наверное, хватит, – нетвердым голосом произнес я.
Подошел сержант и глянул на кучу всего этого барахла.
– Господи, спаси нас и помилуй, – пробормотал он.
– Я возьму все это с собой, – объявил я.
Сержант и МакПатрульскин обменялись непонятными мне и не предназначавшимися мне взглядами. И загадочно улыбнулись.
– В таком случае вам понадобится большой и крепкий мешок, – вежливо подсказал сержант.
Сказав это, он тут же направился к очередной дверце в стене и раздобыл великолепную сумку из свиной кожи, которая в магазине стоила бы бешеных денег. Сумка была очень прочная и просторная, и я упрятал в нее все, что заказывал, за исключением большого бруска золота.
МакПатрульскин загасил сигарету об стену, ту сигарету, которая горела не менее получаса, однако оставалась все той же длины. Я невольно глянул на свою, о которой давно позабыл, но которую не выпускал из пальцев, – она дымила, также ничуть не уменьшаясь в размерах. Аккуратно загасив сигарету, я спрятал ее в карман. Уже закрывая сумку, вспомнил еще кое о чем. Распрямившись, я обратился к полицейским, которые смотрели на меня с каким-то странным интересом.
– Я вспомнил, что мне понадобится еще одна вещь, – заявил я теперь уже вполне уверенно. – Мне нужно какое-нибудь оружие небольшого размера, но эффективное, чтоб оно легко помещалось в кармане, но при этом могло бы, если надо, уничтожить всякого, кто попытался бы отнять у меня жизнь. А если на меня нападет десяток человек, то чтоб и десяток уничтожить, а если надо – то и миллион.
Не говоря ни слова, сержант принес мне небольшой черный предмет, похожий на электрический фонарик.
– В этой штуке, – пояснил он, – упрятано столько силы, что она превратит любого человека – или сколько угодно людей сразу – в серый порошок. Стоит только нажать вот эту кнопку – и все. А если вам не нравится серый порошок, можно подстроить так, что она будет превращать людей в фиолетовый порошок, в желтый – в общем, в порошок любого цвета. Скажите мне, какой цвет вам больше всего нравится, и мы тут же настроим эту штуку соответственно. Бархатно-цветный цвет подойдет?
– Вполне подойдет и серый, – быстро проговорил я.
Получив из рук сержанта это смертоубийственное оружие, я упрятал его в сумку, застегнул ее, распрямился во весь рост и сказал:
– Ну, теперь пора и домой.
Я постарался придать своему голосу непринужденность и прятал глаза, чтобы не смотреть в лицо полицейским. К моему великому удивлению, они с готовностью согласились, и мы потопали по металлическим плитам полов бесконечных коридоров. Я тащил свою тяжеленную сумку, а полицейские вели тихую беседу о показаниях приборов. Я был очень доволен тем, как прошел этот день. Можно сказать, я был даже очень доволен. Я ощущал в себе приятные перемены, во мне было полно новых сил, и мой дух воспрянул.
– А как эта смертоносная штука работает? – спросил я вежливым тоном, надеясь для создания дружественной атмосферы переключить беседу на себя.
– В ней есть геликоидальные зубчатые колесики, то бишь косозубые колеса, – сообщил сержант полезные сведения.
– А что, вы разве проводов не заметили? – с удивлением воззрился на меня МакПатрульскин.
– Важность угля не может не вызывать удивления, – продолжал говорить сержант. – Очень важно удерживать показания по лучу на низком уровне, чем ниже, тем лучше, а если ведущая отметка ведет себя спокойно, то считайте, что дела идут хорошо. Ну а если луч пойдет вверх? Тогда и рычаг не поможет. Если вовремя не подложить угля, луч – фьюить! – рванет вверх, а это уже чревато серьезным взрывом.
– Низкая отметка – небольшое падение, – четко проговорил МакПатрульскин так, словно изрек мудрую пословицу.
– Но главное во всем этом – ежедневно снимать показания, – вел дальше свою речь сержант. – Не забывай ежедневно снимать показания, и совесть твоя будет чиста, как чистая рубашка, надеваемая в воскресное утро. Я твердо стою на ежедневном снятии показаний. Я, знаете ли, непоколебимый сторонник ежедневного снятия показаний.
– Кстати, а удалось ли мне посмотреть тут у вас все самое интересное? – светским тоном спросил я.
При этих моих словах полицейские глянули друг на друга так, словно мои слова их очень позабавили, и прыснули со смеху. Раскаты их смеха катились по коридору, а потом, более слабым, но все же достаточно громким эхом прикатывали назад к нам.
– Подозреваю, что вы считаете запах чем-то весьма простым и понятным? – осведомился сержант с улыбкой.
– Запах? А причем тут...
– Запах, доложу я вам, сударь, – самое сложное явление в мире, – наставительно сказал Отвагсон, – и все его тонкости не могут быть восприняты и распутаны человечьим рылом, и понять его суть до конца нельзя, хотя, вот, например, у собак дела с нюхом и пониманием запахов обстоят значительно лучше, чем у людей.
